— Теперь всё равнение на вас, товарищи! Не подведите, пожалуйста. Судьба предприятия в ваших руках теперь. Проверьте ещё раз, чтобы всё работало, как следует, и не стучит ли двигатель. Вас, дорогой Василий Иванович, хочу попросить самому проехать в машине и запустить земной шар на марше! Под крики «Ура!» Наши ребята постараются! Кричать умеют.
Пётр Иванович повернулся к рабочим и обратился совсем по-отечески.
— Ребята! Крикнем «Ура» на марше?! Контингент оскалил разноцветные зубы.
— Александр! Тебе персонально жму руку! И слов на ветер не бросаю. После четырёх в бухгалтерию!
К четырём часам все были в сборе: непосредственные исполнители и два звена теневой бригады. На улице возле управления прохаживались друзья художника. Контингент столярного цеха сгруппировался у самых дверей бухгалтерии. По длинному коридору шныряли друзья Третьяка, обращаясь к последнему с почтением, то есть по имени.
— Иван! Ну, скоро там нас разводить начнут?
— У их разборки ешо не кончились! Между собой разберутся, а там и нас разведут!
Через десять минут из бухгалтерии вышел Пётр Иванович и, не заходя к себе в кабинет, уехал домой. Елена Олеговна крикнула: «Вокруг меня не толпитесь! Заходите по одному!» И начала давать, как раньше говорили, кому сколько начислено. В этот предпраздничный день главный бухгалтер отпустила домой кассира и всех остальных сотрудниц и сама занялась не царским делом. После рабочих пошли расписываться и получать за свои услуги липовые труженики. Последним вошёл Тростников. Елена Олеговна отсчитала и выдала ему довольно крупную по тем временам сумму и улыбнулась.
— Будем с вами дружить, Александр! Пётр Иванович очень хорошо о вас отзывается. Обращайтесь к нам. По мере возможностей мы вам всегда поможем. Вы же всё прекрасно понимаете. Сейчас все так живут. А деньги на книжку положите.
— Конечно, на книжку! Куда же ещё.
— Придёте завтра на демонстрацию?
— Обязательно, Елена Олеговна! Переживаю даже, как машина пройдёт.
— Об этом уже не переживайте.
Переживать действительно было не о чем. Обыкновенная советская первомайская демонстрация прошла также слаженно и ярко, как машина с крутящимся глобусом по площади Ленина. Рядом с водителем сидел Шульженко. Чтобы застраховать себя от стресса в случае непредвиденного и для храбрости, Василий Иванович ещё на старте ополовинил бутылку «Столичной». При выезде на площадь включил тумблер, убедился, что земля вертится, и допил остальное. Следом за машиной шли рабочие предприятия. Впереди, с портретом генсека, шествовал Пётр Иванович. Когда машина уже приближалась к трибуне, из кабины высунулся ошалевший от водки Шульженко и грянул громкое «Ура!». Крик профсоюзного босса подхватили его сослуживцы и подчинённые. И грянули так, что с трибуны немедленно ответили: «Ура! Товарищи!» — и замахали руками наконец-то замеченному директору Соколову. Пётр Иванович ликовал.
Тростников в шествии не участвовал. Он приехал к управлению утром, убедился, что с машиной всё в порядке, и умчался домой — смотреть прямую трансляцию по телевизору. И очень разочаровался. На экране мелькнул только один крутящийся земной шар во время прохода по экватору слова «Мир!»
И опять запестрели знамёна и транспаранты, серпы и молоты, звёзды и генсеки. Гремела музыка, разрываемая громогласными призывами, стихами Маяковского и здравицами в честь КПСС, как авангарда трудящихся всего мира.
Александр вспомнил слова Елены Олеговны о том, что сейчас все так живут. И ему стало смешно. Он представил тысячи таких же предприятий и директоров с личными бухгалтерами, длинную вереницу таких же ряженых машин с вертящимися глобусами или акробатами, миллионы талантливых или вовсе бестолковых людей, равно одураченных, и ему стало грустно.
На следующие утро Тростников позвонил Ольге и назначил час свидания на автовокзале.
Земля повернулась на оси и полетела по весенней орбите к своему летнему апогею. И казалось, что само её движение произвело лёгкий свежий ветерок. Майское солнце горело в безоблачном небе и пронизывало светом поля и перелески. Новенький оранжевый «Икарус» мчался в сторону Берёзово. Ольга и Тростников сидели на первых креслах и любовались меняющимся пейзажем. Вдохновенный художник цитировал из классика:
Благославляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды!
Благославляю я свободу
И голубые небеса!
Оля звонко засмеялась и проговорила в сторону: «Алёшенька Карамазов.»
Водитель «Икаруса», разделяя праздничное настроение пассажиров, включил радио на всю катушку. По «Маяку» передавали: «Широка-а страна моя родна-я!» Ольга откинулась в кресле. Тростников смотрел вдаль. Синяя лента шоссе разрезала простор до самого горизонта. Стаи грачей кружились над своими гнездовьями. Земля вертелась и летела в космическом пространстве, неведомо куда. Александр задумался и молчал всю дорогу. Когда они уже шли в сторону турбазы, неожиданно спросил.
— Оля! А Земля, в какую сторону крутится? Она захохотала в ответ. Потом подумала и сказала с улыбкой.
— Ночью проверим! По звёздам определим.
— Да? А звёзды, в какую сторону.
— Слушай, Сашенька, хватит! Ну, хватит... Ой! Смотри! Белка!!!
По стволу замелькал рыжий хвост. Белка запрыгнула на разлапистую сосновую ветку и обратила взоры на долгожданных городских гостей, каковые каждое лето пытаются накормить её своими дурацкими конфетами. Ольга полезла в сумку, зашуршала полиэтиленовыми пакетами, пытаясь достать что-нибудь съестное.
Но лесная красавица была такова. Юркнула с ветки и скрылась в густой кроне.
— Ну, вот! Я для неё приготовила, а она убежала!
— Другим отдадим. Здесь их много.
За воротами турбазы никого не было. Они прошли на территорию, поставили сумки и стали прохаживаться, наслаждаясь воздухом и тишиной.
Из главного корпуса выбежала заведующая туристической базой Виктория Георгиевна, одетая в нейлоновую финскую куртку и такие же симпатичные штаны. Огненный цвет её причёски не оставлял никаких сомнений в её темпераменте. Она узнала Александра и затараторила без остановки.
— Какие люди к нам приехали! Здравствуйте! Что же вы сразу ко мне не заходите? У меня там приготовлено всё, во втором корпусе. Можно отдыхать! Сегодня, правда, ещё гости должны подъехать, но вы не помешаете. Турбазу ко Дню Победы откроем только. Так что столовая не работает пока. Ну, пошлите. Пойдёмте! А вашу девушку как зовут? Оля? Очень приятно! Меня — Виктория! А ваш натюрморт с подснежниками я в холле главного корпуса повесила. Потом вы ещё «Рассвет на острове» дарили, так его начальник лодочной станции к себе забрал. Рыбак заядлый. Он на этом острове... акулу поймал. На заре! А я вот всё кручусь, кручусь, и ничего не ловится.
— В этом году, Виктория Георгиевна, я ваш портрет на воздухе напишу!
— Мой портрет?! Поздно, Александр, с меня портреты писать! Вы лучше натюрморт с огоньками напишите, они скоро уже появятся. Мои любимые цветы!
Заведующая открыла второй корпус, показала комнату и отдала ключ.
— Вот! Пожалуйста, устраивайтесь. Хорошо у нас, правда?!
И бывшая спортсменка исчезла так же стремительно, как и появилась.
Ольга подошла к окну и откинула шторы. Под зелёным берегом катила вешние воды быстрая сибирская река. Издалека, подёрнутые прозрачной дымкой, вырастали высокие горы. Когда она повернулась, художника уже не было. С этюдником на плече Александр бежал по заливному лугу.
Когда Тростников легко и неторопливо, с утолённой печалью в груди и жёлтым букетиком в руке, шествовал обратно, у главного корпуса он заметил чёрную «Волгу» Петра Ивановича. Ему подумалось: «И здесь эта чёртова молотилка! Не успели из города выбраться! Впрочем, как ни крути, а Земля всё равно круглая, и место встречи нам не изменить». И ничто в этот день не могло испортить хорошее настроение. Потому что весна! Потому что светло! И красиво без всяких оговорок! И прочь предательские тени!
— Оля! Посмотри, какие цветы я принёс тебе! Сколько в них солнца! — Восторженно закричал Тростников, когда вошёл, но увидел, что стол и подоконник были уставлены букетами разноцветных нежнейших подснежников. Ольга лежала на разобранной кровати и осыпала своё, ещё не тронутое загаром, белое тело жёлтенькими лепестками таких же цветов, какие он нарвал на берегу.
— Краску смой с себя, пожалуйста. Ну, что ты смотришь? Соскучился? Или так полюбоваться решил? Я тебе говорю, от краски отмойся! Солнце моё.
Античность, белая, как пена, хлынула из крана.
Синим-синим вечером с полоской алого заката они вышли на прогулку. Смотрели в глубокие небеса и мечтали, каждый о своём сокровенном. На третьем витке обхода территории сверху послышалось.
